Эпилог
Странные игры ведет со мной Терпсихора, Все время танцует передо мной абсолютно голой, Танцы в постели, на потолке, на столе,- Что нас тянет друг к другу столько лет? Что нас тянет друг к другу столько лет?
Это либидо лежит на дне бензобака, Об этом знает любая аспирантка филфака, Терпсихора не в курсе, Терпсихора права,- Она льет спирт по бокалам из рукава, Спирт по бокалам из рукава, Спирт по бокалам из рукава.
Утром в крови будет пять промилле И бензиновый датчик опять на нуле, Ничего не случится с той, на кого я смотрю,- Терпсихора танцует, а я пою, Терпсихора танцует, а я пою, Терпсихора танцует - я пою!
«Терпсихора» группа «Сплин»
1970 год
1.
- Шах и мат, - Терпсихора ткнула длинным пальцем свою белую ладью. - Не заметил, - с досадой ответил Яков, укладывая черного короля в горизонтальное положение. - Бывает... – Она устало посмотрела на настенные часы. - Ты ведь не спешишь? - Уже нет. Желанный восьмичасовой сон мне и не светит. Яков улыбнулся, краем глаза поглядывая на небольшую баночку, красующуюся на письменном столе. Банка светилась жемчужно-малиновым светом. - Откуда столько? – с опаской спросил он. - Случайно, - неохотно ответила Терпсихора. Яков презрительно фыркнул, и стал собирать шахматные фигуры. Больше всего на свете Терпсихора любила этот, знакомый ей с детства, деревянный стук фигур о доску. Не отрывая взгляда от размеренных колебаний маятника старинных настенных часов, она впала в какой-то до боли знакомый и любимый ступор. - Так откуда, все-таки? – Яков решил повторить вопрос. - Не скажу, - капризно ответила Терпсихора, тем самым вызвав улыбку на лице старого Якова. - И правильно. На самом-то деле, я, уж поверь, не хочу этого знать. Я принесу тебе чистое постельное белье. Спи уж у меня сегодня. - Хорошо, - Терпсихора выдавила из себя некоторое подобие улыбки. Выходя из комнаты в просторную прихожую, она бросила полный отвращения взгляд на банку на письменном столе. Малиновые языки пламени так и норовили выскочить из-за стеклянных стенок.
2.
Когда ранним утром Яков вошел в гостиную, Терпсихора еще спала. Пепельно-черные волосы разметались по подушке, а одеяло соскользнуло на пол. Яков подошел к письменному столу и взял в руки банку с малиновым огнем. По телу разлилась теплая нега. Покачав головой, старик вышел из комнаты, прихватив с собой банку. Просторная кухня была освещена светом, скользящим сквозь оранжевые занавески. Засунув банку в самый дальний ящик платяного шкафа, Яков поставил на огонь медный чайник. «Бедная девочка, - думал старик. – Моя бедная, бедная девочка...» Перед внутренним взором Якова поплыли воспоминания. И вот он уже видит себя, случайно завернувшего не в тот переулок. Капли весеннего ливня барабанят по крышам домов. Ручьями стекают струи грязной дождевой воды по водосточным трубам. Вдалеке слышен ворчливый старческий крик, а где-то мяукают драчливые кошки. Вот, за угол ближайшего дома забегает девочка лет двенадцати. Внезапно на ее ладошке что-то сверкнуло малиновым... «Этого не может быть», - думает Яков, а ноги уже несут его к девочке. - Откуда у тебя это? – спрашивает он, указывая на огрызки малинового пламени, уютно разместившиеся на маленькой ладошке. Молчание. Девочка уже не пытается спрятать огонь за спиной, прекрасно понимая, что непослушное пламя не осталось незамеченным. - Да нет, послушай же, - пытается расположить ее к себе Яков, - я знаю, откуда появляется такое пламя. Но как... как ты это сделала? - А я ничего и не делала, - сердито и обиженно дует губки девочка, - оно само вылетело. - Из груди? - Да. - Чьей? - Сашки соседского. - Давно? - Да. Потрясенный Яков смотрит на двенадцатилетнюю Терпсихору, вырвавшую малиновое пламя безответной любви, одну из сильнейших энергетических субстанций, из груди какого-то мальчика... ...Свист медного чайника отогнал навеянные воспоминания. Две ложки растворимого кофе. Кипяток. Вчерашняя булочка с маком. С подносом в руках, Яков вошел в гостиную, где сонная Терпсихора разглядывала в карманном зеркальце собственное лицо. - Жуткие круги под глазами, - сказала она в заключение, отбрасывая зеркало. - Завтрак, - сообщил Яков. Проигнорировав булочку, Терпсихора потянулась к чашке с кофе. Покосившись на письменный стол, она заметила, что банки на прежнем месте не было. - Чтобы не мозолила тебе глаза, - сказал, перехвативший ее взгляд, Яков. Ответом ему было лишь легкое подобие благодарной улыбки.
3.
Быстро шагая по мокрому от дождя тротуару, Терпсихора шла по направлению к дому. В сумке гулко звенела банка, полная малинового огня. Этот звон ежесекундно причинял Терпсихоре неимоверную боль. Девушка свернула в переулок и вбежала в подъезд. Лестницы, лестницы... Одна, две три... Одиннадцать на каждый пролет. Восемь пролетов. Пятый этаж. Два замка. В первом – один поворот ключа, во втором – три. Кошка Луна встретила недовольным мяуканьем. «Не покормила», - пронеслось в голове Терпсихоры. - Кс-кс!.. – она соскоблила в кошачью миску остатки шпротного паштета. Довольная Луна нетерпеливо облизывалась, сидя в уголке. - Никто не звонил? – поинтересовалась девушка у уплетающей еду кошки. Ответом ей послужило тихое урчанье Луны. Терпсихора приложила к щеке банку с малиновым огнем. Приятно защекотало подушечки пальцев. Казалось, огонь высасывал все ее заботы и проблемы, даря взамен столь желанную магическую энергию. Но, стоило положить банку с живительным пламенем обратно на стол, как тоска снова завладела всем существом Терпсихоры. Безмолвная минута, растянулась на тысячелетия. Резко вскочив со стула, она схватила банку с малиновым пламенем и бросилась в соседнюю комнату. Это было абсолютно пустое темное помещение с двумя окнами в человеческий рост. Сквозь плотные кремовые занавеси практически не пробивались солнечные лучи. Быстрыми резкими движениями сняв с себя всю одежду, Терпсихора медленно прошла на середину комнаты. Девушка подняла банку с пламенем к глазам. Малиновые языки огня мерцали жемчужным и, казалось, просили, чтобы их выпустили наружу. «Сильнейшая энергетическая субстанция... Восстановление всех магических сил... Другой нет, другой у нас нет...», - пронеслось в раскаленном мозгу. Подняв руку с банкой, Терпсихора замерла на секунду, а потом с силой ударила последнюю о пол комнаты. Стеклянный сосуд разлетелся на сотни малюсеньких осколков, которые так и застыли в воздухе. В комнате стало совершенно темно, и только языки малинового пламени, увеличившиеся в десятки раз, обволокли обнаженное тело Терпсихоры. Огонь, перевоплощаясь в сильнейшую магическую энергию, наполнял все существо девушки, а она кружилась в неистовом, безумном танце. Когда все закончилось и малиновое пламя потухло, Терпсихора, обессиленная, упала на пол. Висевшие в воздухе осколки разбившейся банки исчезли, оставив в комнате лишь вкрапления жемчужного свечения.
4.
« 24 октября
Вчера у меня была Терпсихора. У нее снова была банка с малиновым огнем. Она завладела еще чьим-то сердцем. Как по воле проведенья, мужчины влюбляются в нее с первого взгляда. Но каждый раз чужое несчастье оставляет на ней такой тяжелый отпечаток, что страшно смотреть...» Яков Ставринский оставил запись в дневнике незаконченной. Уставившись в какую-то неведомую даль, старик полностью погрузился в свои мысли и воспоминания. Размеренно тикали часы с маятником, такие же старинные, как и все в квартире потомственного аристократа Ставринского. Внезапно Яков услышал позади себя какие-то странные звуки, похожие на щелчки догорающего дерева в костре. Обернувшись, он увидел Терпсихору. - Девочка, не нужно растрачивать энергию, - непривычно холодно заметил Яков, ненавидевший подобные «появления». - Мне она не нужна, - отрезала Терпсихора и стала ходить кругами вокруг старика. Яков нахмурился и встал с кресла, а Терпсихора, напротив, обессилевшая, упала на диван. Яков быстро оглядел ее хрупкую фигурку, согнувшуюся под непомерной тяжестью судьбы, бросил взгляд на круги под глазами, на бледное лицо. - Ты не спала? – спросил старик, подсаживаясь к ней. Она покачала головой. - Может, поживешь у меня? - Может быть. Яков встал с дивана и пошел по направлению к кухне. Привычные оранжевые занавески качнулись в знак приветствия, а медный чайник, казалось, ждал, когда же его поставят на огонь. Усевшись на стул, Яков задумался. «Мне не нужна энергия... Мне она не нужна...» - слова Терпсихоры наполняли старика горечью и воспоминаниями. Приближающийся закат окрасил облака розовым, и мягкий свет садящегося солнца проникал в опрятную кухню. - Яков, - в дверях стояла Терпсихора. Ее пепельно-черные волосы, освещенные последними лучами дня, казалось, сияли и переливались всеми оттенками золотого. Яков взглядом указал на ближайший стул. - Чаю? - Нет, не хочу. Напряжение, осязаемое, казалось, даже видимое, висело в воздухе. - Яков, - неуверенно и подавленно начала она, избегая взгляда его ярких голубых глаз, - Яков, а что случается с людьми, у которых я забираю малиновое пламя? Ее вопрос хлыстом ударил старика по самому больному. Тяжело вздохнув, он уставился на свой медный чайник, и тихо сказал: - Да ничего особенного и непредсказуемого. Они навсегда лишаются возможности полюбить другую женщину, а любовь к тебе проносят через всю жизнь. Они живут с мыслями о тебе одной и умирают с твоим именем на устах. Эти люди становятся лишь оболочкой, потому что вместе с любовью, вместе с малиновым пламенем они отдают тебе себя. До конца и без остатка... Яков запнулся. Чайник на плите начал свистеть. Старик потянулся к нему, но Терпсихора нетерпеливо взмахнула рукой и чайник слетел с конфорки, а огонь в ней потух. Яков натянуто улыбнулся. Еще полминуты давящего напряжения, казалось, растянулись на вечность. - Когда я тебя встретил, - внезапно пробормотал Яков, - я понял, что буду рядом с тобой столько, сколько смогу. Это не было сознательным решением, просто так получилось. Сейчас, похоже, наступил момент, когда я должен тебе кое-что рассказать, потому что ты близка к решению, которое может изменить не только твою судьбу, Терпсихора.
5.
Подобрав под себя ноги, Терпсихора сидела на деревянном стуле со старинной резьбой. Кухня Якова Ставринского была освещена светом заходящего октябрьского солнца. - Не стоит тянуть, я и так вижу, что ты на взводе... – пробормотал Яков, собираясь с мыслями. Терпсихора молча смотрела на него. Ни один мускул на ее лице не двигался. «Тик-так», - не умолкали старинные часы. - Я не буду тянуть и обойдусь без предисловий, - хриплый голос Якова дрожал, что было ему несвойственно. - Малиновый огонь много лет назад забрали и у меня. Тогда я и не понял, что со мной случилось. Мы были вдвоем у меня дома, она протянула руку к моей груди, а дальше темнота... Последнее, что мне запомнилось – вспышка малинового света на ее руке. О том, что меня навсегда лишили возможности полюбить кого-нибудь другого, я узнал только спустя много лет. Я жил тогда в Кельне, печатался во многих ведущих газетах и журналах. Работы было невпроворот. Но мне это нравилось – помогало забыться. Целый день был забит делами, а вечером я моментально засыпал, не успевая отдаться мыслям. Так прошло тринадцать лет. Я приобрел имя, писал меньше, а получал больше. Я, конечно же, все еще любил ту женщину, но эта любовь, как мне казалось, была в какой-то капсуле, не причиняя мне таких страданий, как раньше. Капсула лопнула, когда однажды, она пришла ко мне домой, - Яков запнулся. Было ясно, что воспоминания о женщине, любовь к которой он пронес через всю жизнь, причиняют неимоверную боль. Терпсихора, застывшая в той же позе, молча смотрела на него. - Да... – вздохнул Яков, казалось, припоминая, на чем он остановился. - Она пришла ко мне домой. Хорошо помню, как сначала мне показалось, что ничего не изменилось – те же серые глаза, та же бархатная кожа, волосы, руки... Когда же она опустилась в кресло, когда на нее упал свет, я увидел глубокие морщины, увидел седину, посеребрившую ее волосы. Уставшая, изможденная, она рассказала мне о том, что произошло тринадцать лет назад. Известие о том, что у меня забрали малиновый огонь, а вместе с ним и способность любить кого-нибудь другого, не ужасало меня. За годы я и сам явственно осознал свою участь... – старик замолчал, переводя дыхание. Солнце почти село, и кухня с оранжевыми занавесками погрузилась в полутьму. Терпсихоре показалось, что прошла целая вечность пока снова зазвучал хрипловатый голос Якова. - Она была очень подавлена. Говорила, что магические силы, малиновое пламя ее угнетали и... Эта была ее печаль, ее судьба стала ее проклятьем, - слова путались, Яков снова запнулся. - Ты так похожа на нее сейчас, - нервно улыбнулся старик, глядя на Терпсихору, - те же эмоции и переживания... Тогда, сидя в кресле в моей холостяцкой гостиной, она рассказала мне о том, как приняла решение. Объяснила, что нужно вернуть малиновый огонь его обладателю, нарушить последовательность, обрывая всякую связь с магией. Так она и поступила, отказываясь от своей силы раз и навсегда... Но она и не подозревала о последствиях своего решения. Понимаешь, Терпсихора, в мире всего именно столько, сколько должно быть. И твоя магическая сила не исключение. Она уравнивает чаши огромных весов мироздания. Она дана тебе природой. Искусственно отказавшись от нее, ты нарушишь естественный ход жизни, нарушишь природное равновесие. Так больше тридцати лет назад поступила и женщина, которую я любил. Прожила она после этого совсем не долго. Слишком сильно ее подкосило принятое решение... А последствия этого были действительно ужасные. Я повторяю, это был тридцать восьмой, через год по миру прокатилась Вторая Мировая. Должна была родиться ты, Терпсихора, чтобы равновесие восстановилось вновь. И сейчас страшно представить, что будет, если ты решишь отказаться от своей магической силы...
6.
Кухня, в которой сидели Яков и Терпсихора, полностью погрузилась в темноту. Ночной ветер колыхал оранжевые занавески, изредка открывая взору сидящих в кухне безоблачное покрывало бархатного ночного неба, желтый месяц и блестящие звезды. Еле уловимым движением руки Терпсихора отправила медный чайник с уже остывшей водой обратно на плиту. Яков больше не смотрел на девушку, отдавшись течению своих дум. Фарфоровые чашки, висевшие в воздухе, наполнялись ароматным чаем с бергамотом, лившимся из чайника, в соседней комнате так же размеренно тикали старинные часы. Терпсихора вновь взмахнула рукой, и одна из чашек подлетела к Якова. Он рассеяно посмотрел на чашку, потом на Терпсихору... - Девочка... Его остановила ее улыбка. Еле сдерживая предательские слезы, Яков смотрел на Терпсихору. Черноволосая, белокожая, с большими карими глазами, полными сверкающих пятнышек, она будто светилась в ночной темноте кухни. - Ты знаешь, я не смогу вечно удерживать эту чашку в воздухе, - нежно сказала Терпсихора. Яков улыбнулся и взял чашку. Терпсихора встала и подошла к окну. Распахнув его, она впустила ночной свежий ветер в помещение. Облокотившись о стену напротив Якова, Терпсихора тихо спросила: - Яков, а полюбить... сама полюбить я смогу? Повисло молчание. В гостиной стихли не заведенные вовремя старинные часы с маятником. Свет фар проехавшей во дворе машины быстро пробежал по кухонной мебели, старинным стульям, по медному чайнику и паре фарфоровых чашек с недопитым чаем, по лицам людей... - Полюбить? Да... Да, сможешь.